Заявление Дональда Трампа о намерении встретиться с Путиным в Будапеште, а вслед за ним гарантии МИД Венгрии Петера Сийярто о безопасном въезде и выезде российского президента не открывают переговорный процесс, а испытывают пределы действующего правового режима. Речь идет не о том, решится ли Путин прилететь в страну ЕС и НАТО. Ключевой вопрос в том, кто позволит ему пересечь воздушную или наземную границу, зная, что ордер Международного уголовного суда юридически обязывает Венгрию и ее соседей произвести арест. Воздушное пространство Европейского Союза закрыто для российских правительственных самолетов, а наземный транзит через любое государство — это прямое нарушение международного права, совершенное без каких-либо иллюзий относительно последствий.
Для Орбана, Путина и Трампа испытание международных норм — это способ выяснить, осталась ли у этих норм еще реальная сила. Орбан в этой истории использует Путина как демонстративный рычаг. Если российский президент физически окажется в пределах Европейского Союза, это станет публичным доказательством того, что нормы международного права больше не работают как инструмент принуждения. Для Путина это способ разрушить изоляцию без каких-либо дипломатических уступок. Для Трампа – возможность показать, что он может вести переговоры там, где для предыдущей администрации действовали ограничения.
Наиболее вероятным коридором является Сербия, которая не ратифицировала Римский статут и не обязана выполнять ордер МУС. Москва может осуществить посадку в Белграде, после чего отправиться в Венгрию воздушным путем или наземным кортежем. Другой вариант — технический перелет через Турцию с последующим входом в сербское воздушное пространство и только затем в Будапешт. Участие любого государства-члена ЕС в транзите, даже косвенном, создает правовой конфликт, но именно этого и добиваются инициаторы.
Модель Газы на европейской почве
Как и на Ближнем Востоке, инициаторы создают площадку, где правила коллективных институтов не действуют. Трамп заявил о намерении обсудить с Путиным завершение войны в Украине без участия Киева. Это воспроизводит логику перемирия в Газе, заключенного США, Израилем, Катаром и Египтом без палестинцев, ООН или ЕС. В Будапеште могут воспроизвести аналогичный формат: соглашение о снижении интенсивности конфликта без участия государства, на территории которого продолжается война. Даже без итогового документа ключевой становится демонстрация прямого канала Москва–Вашингтон, демонстрирующего возможность двусторонних договоренностей без участия Киева и ЕС.
Создается альтернативная площадка вне режимов МКС, санкций и Рамштайна. Переговоры, ведущиеся вне правовых и коалиционно-дипломатических форматов (МКС, санкции ЕС/США, Рамштайн, Нормандия), ослабляют принудительность этих инструментов и снижают готовность акторов их выполнять. Прецедент Газы указывает: интенсивность боевых действий снижается, но контроль над продолжительностью войны переходит к тем, кто действует вне правил. Возникает внеинституциональный канал, который эродирует принуждение права.
Украина рискует быть исключенной из переговорной конструкции и превращенной в разменную позицию. Путин получит де-факто признание оккупации через «перемириеметрию»; Трамп — внутриполитические дивиденды как «дееспособный переговорщик»; Орбан – роль трансатлантического посредника для торговли с Брюсселем. Для ЕС и Украины решения будут формироваться ex post.
Возвращение транзакционного мира
Для Дональда Трампа встреча с Путиным в Будапеште – способ переопределить саму архитектуру международных отношений. Это возвращение к логике, в которой глобальные вопросы решаются в узком кругу влиятельных государств, а обязательность норм заменяется договоренностью сильнейших. Речь идет об обесценивании самой идеи многосторонности как инструмента. Если войну можно обсуждать без Киева, это означает, что правила больше не являются предпосылкой — только инструментом, если удобным.
Трамп не признает системные ограничения. Его подход во внешней политике — это личные каналы, прямые торги, быстрые соглашения без институционального посредничества. Формат «Путин–Трамп» без Украины, ЕС, НАТО или ООН — это логическое продолжение того, как Трамп видит роль США: единственного игрока, имеющего право на исключение из правила.
Этот подход уже был отработан в других направлениях: прямые переговоры с Ким Чен Ыном, отход от климатических соглашений, блокирование резолюций ООН по Израилю, попытки заключить соглашение с Талибаном в обход афганского правительства. Все эти шаги строились на одной логике: правила существуют до тех пор, пока они выгодны. В случае с Путиным Трамп хочет кодифицировать его как норму, при которой переговоры возможны даже с лидерами, имеющими международные ордера на арест. Если удастся организовать встречу, это станет демонстрацией того, что ни одна международная структура не может ограничить волю США к переговорам.
Для Трампа это также внутриполитический актив. Демонстрация силы, независимости, способности вести диалог там, где администрация Байдена прибегает к ограничениям. Это позволяет ему играть на контрасте: Байден — это ограничения, правила, «вечная война», Трамп — соглашение, результат, перемирие. Он не обещает победы Украине, он обещает прекращение войны на своих условиях. И это обещание строится именно на исключении Киева из процесса.
Опасность в том, что каждое такое исключение запускает новую привычку. Если Путин один раз появится в пределах НАТО и получит канал прямых переговоров без серьезных для себя последствий, эту конструкцию можно будет воспроизводить снова уже как новую политическую практику.
