Три кита российского доминирования – это деньги, центры и агенты влияния, которые продвигают российскоцентричную повестку дня и воспитывают лояльность западных обществ к России.
Когда я работала над этим текстом, Украинский институт во Франции подписал с Сорбонной меморандум “для развития украиноведческих программ”. Украинистику в известном французском университете закрыли в 2012-м году. Зато студенчество имело возможность учиться на… магистратуре по русистике. Десять лет неприсутствия Украины во Франции во времена турбулентности, которая сегодня трясет всю Европу. Десятилетие, за которое выросли поколения, учившие русское вместо украинского.
Украину подменили Россией задолго до этого. Или скорее надо признать: на академической карте мира нас почти не было. Речь шла разве что о том, “имеет ли Украина историю?”, как спрашивал Марк фон Гаген в 1995-м.
Конечно, это аргумент к дискуссии о неотрефлексированной колониальной оптике бывших империй, их слабом интересе к народам на восточном фланге Европы “под крылом” России, который, кажется, мало вырос со времен Кундеровой “Трагедии Центральной Европы”. Но за тридцать лет Независимости нашлось о чем подумать и нам. Особенно о том, получится ли надеяться на поддержку там, где о нас знают разве что факты родства с Россией, которые Россия же диктует.
Вместо вступления: щупальца российского спрута
По меньшей мере три официальные организации “мягкой силы” продвигают Россию в мире, в частности в западном академическом мире. Это “Федеральное агентство по делам Содружества Независимых Государств, соотечественников, проживающих за рубежом, и по международному гуманитарному сотрудничеству (Россотрудничество)”, подсанкционный фонд “Русский мир” и “Фонд поддержки публичной дипломатии имени А. М. Горчакова”, сами названия которых несут флер агрессивного империализма. Опираясь на колоссальное финансирование, они работают на политические и военные амбиции империи.
Сейчас “Россотрудничество”, этот многоголовый дракон (более сотни международных представительств) борется против отмены русской культуры на Западе. Путинский фонд “Русский мир” ранее финансировал антиукраинские кампании в среде православной церкви Московского патриархата, проект “русинского движения” на Закарпатье, русскомировские конференции в Харькове и Донецке, до Революции достоинства имея ячейки по всей Украине.
Совместно с Фондом Горчакова сейчас развивает программу стажировок для молодых политологов и международников InteRussia20 и имеет программу научных визитов “Новое поколение”. Фонд Горчакова прямо кормится из рук подсанкционных путинских олигархов. У него большой список мероприятий для иностранных ученых, например, российско-словацкий форум и российско-немецкая конференция “Постдамские встречи”. Грамотное продвижение, работа с молодыми учеными, потоки пропаганды и дезинформации и, конечно, деньги делают свое дело.
Россия сохраняет привилегированное положение в западной академии и в отношении остальных региональных студий, чьи страны и народы она объявляет православным “русским миром” и терроризирует войной в случае сопротивления, и в отношении самих западных исследований. Вдруг выяснилось, что они пропитаны российской пропагандой и колониальной традицией, и что русистика без зазрения совести заменила западным институциям советологию, славистику, кавказские, восточноевропейские и другие студии, в том числе и украинистику.
Украинистика и другие региональные исследования на Западе
Два года назад в Украинском институте насчитали более 160 центров украинистики в мире (вместе с крымскотатарскими студиями). Речь идет об университетских центрах, кафедрах и программах, карта которых охватывает более 30 стран (из 195 ныне существующих). Анализ проекта Ukrainian Studies Go Global показал, что украинистика представлена лишь в 57 университетах из мирового перечня двухсот ведущих, а полные программы предлагают семь… Мало кто из них является полноценными академическими центрами.
При СССР исследования региона пришлись на русистику и советологию. В 1957-м году о москвоцентричности западной славистики писал украинист Кларенс Мэннинг, тогдашний глава департамента славистики Колумбийского университета. Украинцы, которые вырвались из советского концлагеря, должны были строить карьеру в российских студиях, как Ася Гумецкая, недавно умершая дочь писателя Сергея Пилипенко и сестра скульптора и поэтессы Мирталы. В 1960-х Гумецкая начала преподавать в Университете Мичигана Анн-Арбор русский, а при Независимости переводила с русского на украинский сестринские стихи. Обе сначала плохо знали язык, застав период русификации Харькова и в страхе скитаясь по СССР как семья репрессированного.
Во время холодной войны США инвестировали в развитие советологии – по принципу “знай врага в лицо”. Постепенно отрасль скатилась до ретрансляции кремлевской пропаганды – или сразу была таковой. Когда Советский Союз неожиданно развалился, как писала Оксана Забужко, “коварно “разжалованные” судьбой профессиональные советологи” надеялись, что это ненадолго.
Тридцать лет народы и регионы вокруг России оставались без должного внимания, а центры русистики-советологии кое-где производят впечатление инклюзии. Чем больше открывалось профильных кафедр и институтов, тем больше увеличивалась сеть российского мягкого влияния – но знания о многочисленных народах и особенностях регионов не становились глубже. Более того, нередко эти знания консервировались, обрастали стереотипами, как ракушками лодка на морском дне.
Вот ответ, почему на девятом году гибридной войны России против Украины западных ученых шокировало полномасштабное вторжение, и еще больше – украинское сопротивление. И почему эксперты, десятилетиями зарабатывавшие на экспертизе о России, пророчили российские симпатии к нацизму и геноцидам.
В описаниях славистических департаментов я нахожу на третьем году войны некритическое восхищение Россией. В фейсбуке как раз рекламируют курс о Льве Толстом в Университете Бравна, из Лиги плюща, чей сайт славистики украшает фото Кремля.
Остался без ответа мой к ним вопрос, как именно на лекциях обсуждаются ужасающие, антигуманные картины в “Анне Карениной”, а также колониальное поведение Толстого, факты его насилия над женой и многочисленных внебрачных детей от недавних крепостных, которые побуждают к предположению об изнасиловании и гарасменте.
Нахожу подтверждение выводам “Вокс Украина”: описания российских курсов в университетах США отличаются высокопарностью, стереотипами и пропагандой русского “величия”. От других народов нередко отмахиваются, как от надоедливой мухи, одним-двумя курсами, “стейтментом” на сайте, этнографическим воркшопом.
Смотрю славистику в Йельском университете, еще одном из Лиги плюща, который мы знаем по имени друга Украины Тимоти Снайдера. Из четырнадцати профессоров в штате двенадцать (!) – русисты. Одна исследовательница окончила Львовский университет, переводит украинскую литературу, но пошла в русистику – возможно, из-за отсутствия карьерных возможностей в украинистике, хотя это тоже вопрос вкуса и выбора.
Магистерские курсы на кафедре касаются России, да и диссертации по славистике до недавнего времени защищали либо на программе по русской литературе и культуре, либо по истории искусства и славистики, которая фокусировалась на… русском искусстве и литературе. Почему тогда кафедра претендует на название “Славянские языки и литературы”?
Сеть российского влияния разветвленная и липкая. Неудивительно, что после 24-го февраля 2022 года ученые заговорили о переосмыслении москвоцентрического подхода и длительного игнорирования нерусских культур. Удивительно, как долго академическое сообщество избегало этих щекотливых вопросов.
Но создается впечатление, что снова больше всего обеспокоены украинисты и меньше всего – русисты, советологи, русские, границы между которыми порой размыты. Их – вторых – обеспокоенность касается дискомфорта и препятствий в привычном течении жизни. В интервью для “Радио Свобода” русист Марк Стайнберг из Университета Иллинойса сказал, что дискуссия о деколонизации не нова, но придется что-то менять, потому что “теперь из-за этого умирают люди” (уровень цинизма оставляю без комментария).
Это тот Стайнберг, который с покойным русским-эмигрантом Николаем Рязановским написал мегапопулярный учебник. Их “История России” начинается с великоимперского покруча Kievan Russia. Стайнберг пообещал журналистам изменить свои “простые предположения” о преемственности между Киевом и Москвой. Боюсь подумать, как усложнится пропагандистский нарратив учебника, по которому поколения американских студентов учили искаженную историю региона.
В конце концов, когда во время войны появилась потребность добавить что-то из украинистики в учебные программы, занялись тем русисты, которые всю жизнь писали о “романах Толстоевского”. Это связано с гегемонией России, неповоротливостью академической системы, наверное, нехваткой кадров – однако в Украине хватает компетентных профессоров, которые из-за войны потеряли работу. А могли бы усилить способность западных университетов преподавать об Украине и регионе. Например, на сплошь российских Russian & Slavic Studies в Университете Аризоны профессор-россиянка, автор единственной книги о русском шансоне, теперь преподает об Украине и исследует “память прошлого” России и Украины.
С какой стати какой-то русист может участвовать в дискуссии об Украине только, так сказать, на дефолтных настройках? С точки зрения отстраненного это образец колониального подхода, возможно, умственной лени и даже академической спеси. В таких ситуациях, казалось бы, достаточно воспользоваться приемом переноса: представить, что это не украинка и русская, а, например, темнокожая американка, опыт которой хочет описать белая американка.
Похожее произошло в 2018 году, когда американский журнал The Nation опубликовал поэзию белого автора, написанную на языке афроамериканских кварталов. Очень быстро редакции пришлось извиняться. К этому журналу я еще вернусь, а факт остается: на Западе до сих пор многим не мозолит смешивать украинский и российский опыт, историю, культуру и идентичность.
Научные успехи российских спецслужб
КГБ использовал ученых для своих операций и, без сомнения, имел среди них агентов. Советский комитет по культурному взаимодействию с соотечественниками на самом деле занимался “борьбой с врагами”: то есть эмигрантскими национальными и культурными организациями. Примеры находим в опубликованной пять лет назад методичке КГБ, на которую первыми обратили внимание “Тексты”.
Сотрудник Эстонского отдела комитета по культурному взаимодействию по заказу КГБ поехал в Швецию, чтобы наладить связи с местными учеными. Например, любезно помог с материалами профессору политэкономии, который хотел поработать в эстонских архивах, и поспособствовал в его поездке в Таллинн. Похоже, российские спецслужбы всегда интересовались западными политологами.
В эстонской столице к наивному профессору приставили хорошо осведомленного историка-агента. Позже “историк” по приглашению коллеги уехал в Швецию, получив себе прикрытие для оперативного задания. Профессор об этих перипетиях так и не узнал.
Кагэбисты проводили операции против Украины, и их должно было быть намного больше, чем известно. Например, в начале 1980-х КГБ начал на Западе кампанию дискредитации памяти о Голодоморе, чтобы подорвать доверие и заглушить голос украинской диаспоры, которая готовилась к полувековой годовщине геноцида. 19-го мая 1983-го появилось сообщение об организации научного симпозиума в университетах Квебека и Канадского института украинских студий Альбертского университета, который сейчас является главным центром исследований Голодомора.
Через месяц агенты проинформировали первого секретаря ЦК КПУ Щербицкого, что Емельян Прицак, директор Украинского научного института в Гарварде, хочет основать центр исследований Голодомора по примеру Яд Вашем.
Там должны были собирать свидетельства, списки жертв, организовывать научные мероприятия и, что особенно важно, разрабатывать учебные программы и курсы о Голодоморе. Архивное сообщение КГБ содержит две резолюции: Щербицкого – о приказе создать стратегию противодействия, и председателя украинского КГБ УССР Мухи об утверждении такого плана. Это было звено в длинной цепи кагэбистских мероприятий по осквернению темы Голодомора.
Задуманный Прицаком центр, о котором известно лишь из архивов КГБ, не появился. Но в октябре того же года Прицак с израильским историком Шмуэлем Эттингером организовали в Канаде конференцию “Украинско-еврейские отношения в исторической перспективе”. Там был основан одноименный научный сборник и фактически утверждено современное направление украинско-еврейских исследований.
Другая операция “Фарисеи” дискредитировала резонансную работу Роберта Конквеста “Жатва скорби. Советская коллективизация и террор голодом”. Для этого создали псевдонаучную комиссию и продвигали публикации с хорошо нам известными нарративами об “украинских националистах”, например, в New York Times Book Review. Сообщения КГБ содержали резолюции о разработке планов противодействия, “продвижения” дискредитационных материалов в прессу, но усилия диаспоры постепенно выводили скрытое на явку.
В 1987-м конгресс США утвердил доклад с результатами расследования о признаках искусственного голода. Это была информационная победа украинской диаспоры, и в конце года Щербицкому пришлось упомянуть в докладе о факте голода. Нельзя делать вид, однако, что кампания отрицания и замалчивания закончилась.
Россия продолжает давить на правительства, чтобы блокировать признание геноцида, с успехом продвигает в академии и медиа нарративы КГБ: например, что все советские крестьяне голодали из-за жесткого управленческого стиля Сталина. Несмотря на многолетние усилия Украины, только полномасштабная война проломила лед. За два года войны Голодомор признали геноцидом 15 стран, включая традиционно инертные из-за сильной русофилии Чехию, Молдову, ФРГ, Болгарию и Францию. Эта лавина подтвердила, что не/признание было политическим, декларацией, на чьей ты стороне, а не предметом академической дискуссии, как его подавали.
В 1984-м году Юрий Безменов, сбежавший на Запад экс-агент КГБ, дал интервью об идеологических диверсиях СССР. Чтобы разрушить страну, нужно нивелировать качественное образование, вмешаться в институциональную систему, общественную жизнь, политику, экономику, культуру и оборонную систему. За четверть века операция превращала целевую страну в послушную собачку Советского Союза.
Понятно, что таких целей не достичь без влияния на академическую среду. Поэтому КГБ интенсивно работал с “прогрессивными интеллектуалами”: иностранными эксперт(к)ами, профессор(к)ами, журналист(к)ами, писателями и писательницами.
Безменов упоминает в этой когорте о “полезных идиотах” Кремля, сделавших карьеру на теме России. Среди них Генри Кисинджер, политик с колоссальным авторитетом и рупор кремлевских нарративов об Украине; редактор The New York Times и Пулитцеровский лауреат за репортажи из СССР Гэдрик Смит, который годами жил в Москве; Роберт Кайзер, который полвека работал репортером The Washington Post, автор пяти книг об СССР.
Роль российских спецслужб и их информационные операции в среде западной академии еще предстоит отрефлексировать. Особенно важны отдаленные колебания, волны после землетрясения, которые продолжают качать науку изнутри. Это вживленная в плоть академической дискуссии пропаганда, антиукраинские нарративы, эмоциональная привязанность, формирующая лояльность западных ученых к империализму и политической гегемонии России в регионе.
Показательна дискуссия, которую начал шведско-американский эксперт Андреас Ослунд после анализа “черных списков” западных ученых, которым Россия запретила въезд. Он отметил, что большинство в перечне составили украинисты и работники аналитических центров, но там почти нет русистов. Ослунд справедливо спрашивает, свидетельствует ли это, что Россия рассматривает академических профессоров как лояльных и “безопасных”?
То есть в точных науках, science, спецслужбам речь шла о похищении технологий и разработок, переманивании ученых, разработчиков, чего греха таить, пилотов на западных истребителях – все, что в перспективе сегодня помогает России убивать украинцев “железом”. А в культурно ориентированной гуманитаристике, humanities, охотились на человеческие души. Инвестиция эта перспективнее схемы ракеты и самолета: схемы найдутся новые, а вот лояльность лучше всего воспитать.
Недавно в Эстонии арестовали российского профессора политологии по подозрению в шпионаже. Или нам привыкать к российским агентам в науке, культуре и других сферах, которые цивилизованный мир считает гражданскими и гуманистическими? Удивляет разве легкомыслие западных университетов, которые продолжают приглашать этих “жертв войны”.
Месяц назад я наблюдала, как уважаемый в Финляндии российский политолог попортил репутацию украинскому политологу. Мужик опубликовал совместное фото с такой подписью: “[Это] доказательство, что русский и украинец могут успешно сотрудничать и вместе работать на финской земле, разделяя общие научные взгляды и человеческие ценности. И да, миру – мир!”.
Из-за публичного хейта от украинских ученых сообщение позже исчезло. Я же пересмотрела доступные интервью с ним (большинство которых сделал российский офис “Радио Свобода”) и ознакомилась с исследованиями, а главное, его выводами за эти десять лет. Из года в год, из книги в книгу этот политолог волочит свою мертвую лошадь: в России проблемы из-за коррупции, ведь разные группы стремятся зарабатывать “ренту”.
Голову его до сих пор не посетила мысль об ответственности России за войну и преступления против человечности, которых множество; он не думает, как лучше Россия должна выплачивать репарации, и ничем, кроме декларативного советского “мира-мир”, не озабочен.
Молчу уже, что на фоне всей катастрофы российские политологи должны были бы немедленно уйти из профессии. А не подаваться на каждую стипендию для пострадавших от войны.
Громкая деколонизация славистики
Как говорит поговорка, пустой кадиб громко звучит. В прошлом году деколонизация, едва ли не самый популярный предмет отраслевых дискуссий с февраля 2022-го, стала темой конференции Ассоциации славянских, восточноевропейских и евразийских исследований (ASEEES). Это организация с ежегодной конференцией на сотни панелей и большим количеством людей отовсюду. Речь должна была идти о политической переоценке “русоцентрических отношений власти и иерархии в регионе и то, как его изучают”.
В ASEEES всячески подчеркивали, насколько сложно менять фокус (id est: начать рефлексию над собственной ролью в укреплении колониализма и амбиций империи, которая убивает ученых и уничтожает университеты в соседней стране). Из хорошего можно сказать, что там наконец обратили внимание на Chornobyl и Odesa, то есть идею не пользоваться колониальной топонимикой.
Из не очень хорошего – большинство докладов и панелей было посвящено России, и не факт, что во всех речь шла о критической рефлексии, а тем более деколонизации. В предложениях докладов на нынешнюю конференцию снова доминируют темы по русистике без намека на смену фокуса.
Я посмотрела и менее очевидные места, чтобы понять, как происходит громко объявленная деколонизация. Например, ASEEES дважды в год предоставляет субвенции для первой книги – это поддержка молодым ученым, которые берутся исследовать славянские и евразийские страны. За 2022-2023-й субвенцией поддержано восемь исследований, семь из которых написали русисты, а одну – украинка, исследовательница советской архитектуры.
Это работа не одного года: то есть новое поколение специалистов писало о русской музыке, русской трудовой культуре, русских в веймарском Берлине, “России, которую мы потеряли” (это тоже название книги), пока реальная Россия вела гибридную войну и готовилась к полномасштабной, – и в глаза не замечало интенсивно углубляющихся тектонических разломов.
Тем временем на почте лежит письмо от ASEEES с объявлением о стипендии – 25 тысяч долларов на исследование российской истории. Эта программа носит имя Коэна-Такера и хоть она не единственная по русистике, но стоит отдельного упоминания. Основали ее в 2015 году Катрина ван ден Хьювел и Стивен Коэн, супруги, известные ретрансляцией российской пропаганды об Украине.
Из-за протестов в Ассоциации предложение отклонили; но позже правление проголосовало “за”. Коэн, один из самых авторитетных историков-русистов в США, к концу жизни прославился как частый гость “Раша тудей” и сторонник Путина. С начала гибридного вторжения России он обвинял США в “украинском кризисе”, заступался за Януковича, сомневался, что оккупация Крыма была “незаконной”, говорил, что это Украина сбила малайзийский Боинг над Донецкой областью, и что в Украине продолжается “гражданская война”.
Сейчас вдова Коэна ван ден Хьювел, экс-редактор The Nation, распространяет прокремлевские нарративы в The Washington Post. Я пересмотрела ее колонки, начиная с 15 февраля 2022 года: ван ден Хьювел предостерегает против “расширения НАТО” из-за Украины, требует начать переговоры между Украиной и Россией, накручивает эмоциональный градус из-за якобы страшного влияния санкций против России на мировую экономику, пугает катастрофой в Европе без российского газа, новой “холодной войной” США с Россией и Китаем и ядерным “инцидентом”.
Наконец смотрю, о чем пишут диссертации докторант(к)ы славистических кафедр и институтов, которые заступили на свой пост уже во время полномасштабной российско-украинской войны. Темы диссертаций отражают тенденции науки в ближайшем будущем. Молодые ученые в США, Британии и Германии продолжают искать тайны “русской души”. Например, в русистике работает большинство нынешних докторанток Университета штата Огайо, включая выпускницу Житомирского университета. В основном они получили соответствующее образование, преподают русский, ездят в Россию или россиянки.
Один докторант не указал интересов в русистике. Но в публичных профилях он, выпускник киевского вуза, называет себя “русским резидентом” из Запорожья и проводит русскоязычные мероприятия для знаем-какой диаспоры в США. В Университете Вашингтона награду за лучшую магистерскую диссертацию взяла студентка из Москвы Светлана Островерхова: у нее было крайне актуальное в 2023-м году исследование доброты князя Мышкина из романа Достоевского. Эти примеры показывают, насколько сложная ситуация.
К счастью, такие славистические центры, как Кембридж, доказывают, что в новых диссертациях может и не быть заношенных тем о России. Так что какие-то процессы медленно происходят. И не все славистические центры продвигают русских и российские нарративы. Звучат мысли, возвращающие веру в гуманитарные и социальные науки как пространство интеллектуальной дискуссии и критической рефлексии, противостоящей политикам фальсификации и ненависти.
Однако гегемония России в западной академии требует исследовательской регистрации, критического подхода и, что важно, некомфортного самоанализа западных институтов и сред. Поэтому вместо выводов на третьем году полномасштабной войны сдадим себе дело: работы непочатый край, а эмоциональный интерес к Украине, который был в первые месяцы после вторжения, утих. И это хорошо, потому что позволяет сверить часы с реальностью.
