Во время Великой войны мы потеряли немало музейных сокровищ и археологических памятников. Чтобы когда-то вернуть – мониторим и считаем убытки
139 храмов, 214 зданий, представляющих исторический и/или художественный интерес, 31 музей, 32 памятника, 15 библиотек, 1 архив – повреждение 432 объектов подтвердила ЮНЕСКО по состоянию на 31 июля за месяцы полномасштабного вторжения. Цифры впечатляют, но не демонстрируют реальный масштаб разрушения и ограбления, прямых и косвенных убытков, нанесенных культуре и исторической науке.
Как оценить, что мы потеряли из-за того, что множество планов, идей и проектов остались на бумаге, потому что археологи из-за войны больше не могут копать? Как посчитать, сколько всего уничтожили и вывезли на оккупированных территориях россияне? Узнаем, сколько важных фактов так и не попадут в школьные учебники, потому что их доказательства не нашли наши ученые или их похитили и переврали вражеские?
Никакое ЮНЕСКО не поможет, говорят эксперты: остается только “шпионить”, фиксировать, придавать огласке и ждать лучших времен.
Украли херсонское золото и изуродовали древние курганы
Если бы не война с Россией, археологическая деятельность в Украине бы кипела и до сих пор уже немало находок и научных открытий порадовали бы ученых. Михаил Видейко – археолог, исследователь трипольской культуры, доктор исторических наук – перечисляет, сколько проектов, в которых был лично он задействован, пришлось приостановить.
“Это международные проекты, самый большой – с Кíльским университетом имени Кристиана Альбрехта (Германия), который длился с 2012 года, – рассказывает он, – Планировались раскопки Киевского столичного университета имени Б. Гринченко в селе Майданецкое на Черкасщине – там трипольский храм”.
Начали исследования на Подолье, должен был реализоваться совместный проект с польскими археологами из Университета Адама Мицкевича в Познани, исследования памятников, курганов на Житомирщине – тоже отложили. “И немцы сейчас работают в Молдове, в Румынии, исследуют там трипольскую культуру, а у нас нет, – вздыхает ученый. – Но должен сказать – они нас поддерживают, приглашают на разные конференции за свой счет, поэтому мы не выпадаем и публикуем то, что накопали раньше”.
Даже раскопки в Триполье, запланированные Киевским столичным университетом, отменили – там рискованно теперь работать. Еще и пострадал важный археологический объект. “Обстрелы (направленные на Трипольскую ТЭС, – ред.) вызвали уже непосредственный ущерб – начались оползни на горе, на которой располагался древнерусский город, а теперь выяснилось, что там было и трипольское поселение, – рассказывает Видейко, – Пошли оползни и начали разрушаться остатки древних зданий.
Так, в прошлом году сдвинулся в Днепр гончарный горн времен Руси – мы ездили, собирали на берегу то, что от него осталось”. Возникли проблемы с проведением археологической практики – в этом году студенты работали на раскопках в центре Киева, и когда тревога – бросали работу и прятались.
Из-за сокращения финансирования ликвидирована кафедра археологии и древней истории в университете Бориса Гринченко. “Город отдает деньги на войско, не до поддержки науки. Часть сотрудников уволилась – из штата этой кафедры осталось два сотрудника, – говорит доктор исторических наук. – Так что по всем направлениям война достала”.
Коллега Михаила Видейко доктор Александр Симоненко – археолог, специалист по истории и археологии сарматов – имел экспедицию в Херсоне. Рассказывал – россияне разнесли его экспедиционную базу по камешку, ограбили все и музей в частности, вынесли все экспонаты.
Ученые делали целый доклад – что именно украли и откуда. На конференции, организованной Немецким археологическим институтом в Яссах прошлой осенью доложили о золоте, украденном из херсонского музея. Сам Видейко потом выступал с докладом и упоминал в нем о памятниках, пострадавших во время войны. Так, в музее Мариуполя хранились вырезка и находки из мариупольского могильника (раскопки 1932 года, – ред.), которые пережили Вторую мировую войну, а во время этой были уничтожены: в зал, где они экспонировались, влетело два снаряда, все выгорело.
“На удивление, перед войной исследователи успели отобрать пробы на ДНК со скелетов, которые там хранились, и в начале года вышла статья с результатами этих генетических исследований, а самих материалов, из которых брались пробы, уже нет, – рассказывает Видейко.
– Немцы попросили меня написать статью о печальной судьбе этого всемирно известного археологического памятника”. А уцелевшие экспонаты россияне украли и в Москве на археологической выставке их показывали. К слову, могильник раскапывали на том месте, где стоит “Азовсталь”.
В этом году Президиум Национальной академии наук признал мониторинг наследия в зоне боевых действий приоритетным направлением исследований Института археологии и это стало, можно сказать, рутинной работой ученых. А до этого Сергей Телиженко, ученый секретарь ИА НАН Украины, по собственной инициативе мониторил состояние археологического наследия на Луганщине (еще с 2014-го).
Пользовался для этого Google Earth (программа Google, в рамках проекта в сеть были выложены аэрофотоснимки и спутниковые снимки большей части Земли. – Ред.) или работал просто на местах, когда боевые действия отходили дальше, и делал отчеты. Когда началась война, определенные данные получал с помощью спутниковых изображений.
“Поскольку хорошо знаю, где расположены памятники, несложно в режиме реального времени проследить, как изменилась ситуация вокруг кургана или поселения на оккупированных территориях – танки ездят вокруг, траншеи прорыты, что-то совсем снесено. Так и происходит фиксация, дистанционный мониторинг”, – объясняет он. И результаты неутешительные. Курганы – это обычно высоты, где выгодно обустраивать огневые точки, закапываться.
Так, в Сватовском, Троицком, Кременском районах Луганщины оккупанты прорыли масштабную линию обороны, и она задела огромное количество поселений и курганов. От боевых действий в районе Белогоровки, Серебрянского леса частично или даже тотально разрушено очень много поселений, грунтовых могильников. Окопами уничтожены культурные слои. “А сколько поселений еще и не было открыто, а уже разрушено”, – жалуется ученый.
В 2023 году согласно контракту с ЮНЕСКО Институт археологии совместно с Охранно-археологической службой Украины провели исследования и в Николаевской области и обнаружили еще одну напасть. Огромный ущерб нанесли на Николаевщине, по словам Телиженко, пользуясь “смутой” и беспорядком, “черные копатели”. “Искатели древностей, которые охотятся на историческое наследие для перепродажи – большая проблема сейчас, чем боевые действия”, – рассказывает ученый.
Свежие раскопки, появившиеся во время войны, хорошо видно из космоса и это выложили в отчете ЮНЕСКО. Древнегреческое поселение Ольвия с хорами (сельскохозяйственными окрестностями, – ред.) полна античных памятников – посуды, например. “И там все буквально передовбано лопатами, разбито. Что искали – неизвестно, но ущерб нанесли грандиозный, потому что параллельно разрушили еще и подземные объекты – цистерны и т.д.”.
К сожалению, и музейщики оказались не очень готовы к войне. Эвакуацию коллекций то ли не планировали, то ли не успели провести. “Знаю, музеи Юга должны были эвакуироваться на Кировоградщину, для них там даже помещение подготовили, но ни одного ящика Кропивницкий не принял, потому что все ждали какой-то команды от заместителя министра, а дождались российских танков”, – в частности, вспоминает Видейко.
ПРЕСТУПНИКИ В НАШЕМ КРЫМУ
Недавно Эвелина Кравченко, старший научный сотрудник Института археологии НАНУ, на III Международном форуме экспертной сети Крымской платформы сообщала, что руины античного Херсонеса в Крыму фактически уничтожены оккупантами, а на их месте появился псевдоисторический комплекс. Хуже не придумаешь, кажется.
Но судьба крымских археологических сокровищ в оккупации – отдельная и очень горькая тема. Госпожа Эвелина, эксперт в сети Крымской платформы, кандидат исторических наук, в свое время обходила в Крыму каждый камешек и тема его разграбления особенно чувствительна для нее. Проекты, над которыми работала, остановились в 2014 году: исследование северо-восточных предгорий Крыма, в частности.
“Только начали работать, открыли материал железоделательной мастерской, провели исследования, и речь шла о получении гранта, – вспоминает она, – жаль, материал там остался, я не успела сюда ничего перевезти”. Осталась в оккупации большая экспедиция, которая работала с 2005 года в Инкермане – большая государственная программа по уничтожению боеприпасов и разминированию, которые хранятся в Инкерманских штольнях.
До 2014 года ученые участок оформили как заповедник (принадлежит Национальному заповеднику “Херсонес Таврический”, – ред.), на памятник был составлен паспорт и там планировалось создавать музей на основе раскопок – всего добытого в 2005-2014 годах.
“Я писала программу, уже подготовлены были карты-схемы к тому, что там планируется экспонировать. Вопрос стоял только – что будет в штольнях после их полной вычистки и разминирования. МЧС хотели оставить себе как музей”, – рассказывает Кравченко. Мол, было бы логично – сверху музей археологический, а внизу – музей трагедии Второй мировой войны (там погибло очень много людей во время отступления в 1942 году, когда советские войска по приказу из Москвы взорвали штольни).
В 2013 году саперы уже дошли до человеческих останков, но на том все закончилось. “Теперь этот памятник в опасности: в нескольких десятках метров на противоположном склоне балки так называемого Каменоломенного оврага – склады боеприпасов ЧФ, и доходят слухи, что именно там хранится баллистика. В случае детонации все взорвется”, – объясняет Кравченко.
Кроме присвоения найденного, оккупанты занимаются собственными преступными раскопками. После оккупации в 2014 году в Крыму произошли масштабные раскопки, предшествовавшие строительству автострад, военных объектов. Множество российских археологов было задействовано, им платили огромные деньги, говорит Видейко. “По нашим законам, все они нарушители, которых должны были бы подать в международный розыск, а они ездят по миру с докладами”, – уверен ученый.
Беда в том, по словам Кравченко, что археолог, проводя археологические раскопки на археологическом памятнике, его уничтожает. Информация, которую получает археолог при исследовании этого памятника, уникальна. То, что в Крыму при исследовании археологических памятников россияне просто вытащили какие-то вещи, получили поверхностные знания о памятнике, означает, что детали, которые, собственно, изучает археология, остались вне исследований и мы уже никогда о них ничего не узнаем. “А раскопанный материал, вероятно, перемещен в Россию”, – считает ученая.
“Херсонес очень жаль, мы его привели в состояние памятника мирового значения, он был отреставрирован лучшими реставрационными мастерскими в Украине, отцифрована коллекция”, – говорит Эвелина Антоновна. Фонды и прекрасная библиотека, почти готовый к открытию античный зал, отреставрированная хора, усадьбы на хоре, экскурсионные маршруты, инфраструктура экскурсионная туристическая – это все там было и ждало посетителей. Остановился проект по созданию экспозиции для херсонесского музея.
Музейная концепция была создана, вещи отобраны, но после оккупации это все просто выбросили из экспозиционного плана. Имя исследовательницы Эвелины Кравченко – тоже. “Часть материала, научную коллекцию я все-таки успела перевезти в Киев, и имею возможность работать с фондовым материалом теперь”, – рассказывает археолог.
А еще жаль, что историческое наследие стало военным объектом, легитимной целью и все под угрозой уничтожения. “Мы этот полуостров – заповедник Советского Союза, где негде было поесть, в туалет сходить – сделали территорией с развитой туристической инфраструктурой, а сейчас его превращают в военную базу”, – говорит археолог.
“Россияне отдали Херсонес попам (проект курирует Патриарший совет по культуре РПЦ, – ред.), нарушены все возможные предостережения ЮНЕСКО, и теперь они построят экспозицию, которую захотят и будут рассказывать, что Херсонес – это исконно русский город, – говорит Видейко, – Это использование Херсонеса как пропаганды еще хуже, чем то, что они там настроили, потому что с этой пропагандой могут бороться только украинцы, а у нас с этим сложно”.
Собираем доказательства и ведем собственное следствие
Украинским ученым остается разве что тщательно отслеживать движение похищенного, фиксировать замеченные факты. Для этого есть несколько действенных способов. Прежде всего – мониторинг опубликованного в российских отрытых источниках. “Также мы очень пристально смотрим на попытки сотрудничества РФ с ЮНЕСКО по Крыму – они их осуществляют с 2014-го, – рассказывает Кравченко.
– А еще пытаются присвоить себе наши достижения”. Информация о том, что происходит в Херсонесе, собирается по крупицам: для этого есть открытые источники в Интернете, научные публикации, научные конференции, частные сообщения, инсайд. Из всего собранного в конце концов складывается общая картина. Как использовать информацию, еще надо хорошо соображать.
“Просчитывать, что это нам даст в противодействии РФ, – объясняет Кравченко, – Например, наша громкая информационная кампания по Херсонесу привела к тому, что проект, представленный на уровне президента, нивелировался до уровня местного”. Конечно, это не остановило россиян в Херсонесе. Но снизить статус проекта так, чтобы с краденым и оскверненным россияне не носились свободно по миру – тоже важно.
А аналитика нарушений в области охраны памятников, в научной сфере, документирование и обнародование информации позволит украинским ученым развить эту тему на международных площадках и похоронить Россию на этом уровне с их проектами. “Это наше оружие против российской пропаганды в области культуры, науки и образования на международных платформах”, – говорит Эвелина.
Ограничение России в их деятельности на международной арене может дать разные плоды. “Нефтедоллары, которые они готовы вкладывать, пойдут разве что на взятки, а официально с ними не захотят общаться, – говорит ученая, – А в случае мирных переговоров пункт о нарушении и о краже должен стать еще одним аргументом убытков, которые понесла Украина от агрессии. И эти убытки можно примерно обсчитать”.
Масштабы утраченного на временно оккупированных территориях до сих пор не установлены в полном объеме, говорит Видейко. К счастью, в современном мире любая подпольная преступная археологическая деятельность где-то и оставляет следы. “В Институте археологии московском обязательно есть экземпляры отчетов о раскопках в Украине. Если их люди работали, они эти отчеты сдавали туда”, – рассуждает Видейко.
В публичном пространстве на самом деле лежит немало потенциально интересного для международного суда. Надо только знать, куда заглянуть. “Например, как я узнал, что часть археологических материалов из Умани в 1941 году вывезли в Москву? Потому что у музейщиков были гранты на шифрование коллекции, московский исторический музей на Красной площади выложил фото всех своих фондов и там – материалы из коллекции, которую вывезли из Умани, – делится опытом собственных расследований Видейко.
– А когда я в музей обращался раньше, они говорили – нет-нет, у нас ничего нет”. По публикациям россиян можно составить уже целый перечень всего, что оккупанты накопали в Крыму за 10 лет. Крымом не ограничились – по всему южному коридору строятся шоссейные дороги, железная дорога, построены линии укреплений… Только обработайте эти публикации и примерный перечень награбленного уже можно составить.
Бумажная война за археологические сокровища
“Если мы когда-то хотим что-то вернуть, надо будет предъявить какие-то документы, – объясняет Михаил Видейко. Сейчас главное – учет и учет, подчеркивает он. Фиксировать все, что происходит, потому что человек есть – завтра нет, а информация должна остаться. Нет учетной документации – ни одному суду не докажете, что эти вещи были ваши. А в Украине именно с четким учетом есть определенные проблемы. Цепляться приходится буквально за каждую бумажку, и бюрократия тоже имеет значение.
Учет и паспортизация – это маркер того, что государство контролирует ситуацию, свои памятники и может ими управлять, объясняет госпожа Эвелина. Отсутствие этого контроля за памятником означает, что можно поменять его границы, можно вообще его выбросить из реестра на основании какой-то схемы, и потом концов за этим не найдешь. “Всегда у нас так и было – отсутствие паспорта, отсутствие учетной документации – повод для манипуляций”, – говорит она.
А из-за отсутствия реестра недвижимых памятников мы не можем доказать, что какой-то памятник принадлежит нам, что государство Украина является владельцем, например, музейных коллекций. Это надо доказывать, искать реестры, которые где-то вроде бы есть, но вдруг исчезли. И это наше слабое место. А еще – коммуникация. “Хотя уже никто не сомневается, что в Херсонесе произошло преступление, от Министерства культуры до сих пор нет какого-то адекватного заявления по этому поводу”, – отмечает Кравченко.
Сообщалось, что начинаются консультации с секретариатом ЮНЕСКО по поводу Херсонеса. “Но о нарушениях надо коммуницировать не с ЮНЕСКО – чиновниками, а со специалистами, которые подтвердят наши данные”, – уверена она. Поэтому прежде всего МКИП следовало бы обращаться сейчас к международным профессиональным общественным организациям, которые могли бы оценить убытки и рекомендовать ЮНЕСКО взять на рассмотрение проблемы, связанные с Херсонесом. Иначе проблему не поднять на самый высокий уровень.
“Вопрос западной реакции во многом зависит и от нас. Учитывая, что в основе любви к русской культуре часто лежат нефтедоллары”, – уверена Кравченко.
В любом случае вернуть украденное будет очень трудно. Музей, получивший коллекцию – даже незаконным способом – будет всеми возможными способами сопротивляться ее возвращению. “Это такая мировая практика, и лишь недавно пошли процессы возвращения культурных ценностей в Египет и Грецию, – говорит Эвелина Кравченко. Но думать о возвращении надо уже сейчас, говорит Михаил Видейко – даже с теми ресурсами, которые остались. “Пусть документы ждут своего времени и, возможно, когда-то что-то и удастся вернуть”, – говорит он.
